ИНТЕРВЬЮ. С Александром Бедновым: как укры пытают наших
(Автор: корр. Александра Чаленко)

Интервью со знаменитым командиром ГБР Александром Бедновым (позывной «Бэтмен»), в котором он рассказал о первом ночном бое своего подразделения, о пытках и казнях, которым подвергли его бойцов айдаровцы.

Как оказалось, с Бедновым я познакомился еще в Москве в апреле 2014 года. Этот скромный и улыбчивый парень, одетый в черные брюки и черную футболку, узнал меня. «Вы же Александр Чаленко? Я очень любил читать ваши блоги на «Украинской правде». Вы очень хорошо и по делу пишете», — обрадовался он нашей встрече.

Мы сидели в номере одной из гостиниц на южной окраине Москвы, пили коньяк. «Русская весна» тогда только-только переходила из мирной в военную фазу. Он и его товарищ рассказывали мне, почему решили соорганизоваться в военное подразделение.

По их разговорам я понял, что его коллега командир над ним. Мне показалось тогда это очень странным, так как командир был чересчур простоват, что ли, Беднов же выглядел солидней. Мне тогда показалось, что он далеко пойдет.

Потом его фотографии и интервью я увидел летом на патриотических ресурсах. Его представляли командиром бригады «Бэтмен».

Это же интервью мы записали уже в конце года недалеко от Красной площади в присутствии его жены-врача, которая служит вместе с ним. Сама она гинеколог, но пришлось переквалифицироваться и ухаживать за ранеными.

— Давай вспомним, как начиналось твое участие в вооруженном сопротивлении хунте? Почему ты, житель Луганской области, во время «русской весны» примкнул к Мозговому, а не к Болотову, которого избрали «народным губернатором» Луганска?

— Потому что Мозговой тогда занял более активную позицию в отношении фашизма, который тогда надвигался на Донбасс, а Болотов более пассивную. По своему темпераменту я человек активный, сидеть на месте не могу (в этот момент смотрит на жену)… жена тогда очень волновалась…

— Не отпускала тебя на войну?

— Очень сильно переживала, волновалась… А затем, когда я уже находился в составе подразделения Мозгового, я вышел на уровень командира взвода. Это произошло уже к концу марта месяца. Мы тогда переместились в Свердловский район Луганской области. Там была бывшая турбаза, где мы организовали тренировочный центр.
Потом когда я увидел, что хунта после референдума начинает продвигаться потихоньку на нашу республику, мы, переговорив с Алексеем (он тогда не был не то что в Алчевске, не был даже в Лисичанске, мы стояли в Станице Луганской), двинули в родные края, в Луганск.

— Сколько вас тогда было человек?

— Это уже легенда. Двенадцать человек и я. И на эти 12 человек было шесть автоматов Калашникова, два карабина «Сайга», причем один из них мой личный. На войну я шел со своим оружием. Был еще один пулемет Калашникова.

— А что за ребята были с тобой?

— Мои родные луганчане.

— Они военные?

— Нет, и я не военный. Я милиционер, хоть и была спецназовская подготовка. У ребят были абсолютно мирные профессии. Один был бизнесменом. У него было несколько торговых точек. Другой был совладельцем фирмы такси. Еще у одного — небольшое кафе. Четвертый был охранником в ночном клубе. Пятый — обычным таксистом. Абсолютно мирные профессии. Мы все луганчане и были частично знакомы еще до войны, частично познакомились, когда формировалось ополчение Мозгового.

— А почему ты выбрал себе позывной «Бэтмен»?

— Летучая мышь. Я просто позиционировал свое подразделение, как подразделение специального назначения, выполняющее, в том числе, и функции разведки. А летучая мышь — это эмблема разведуправления. Но это так, отголосок. А по большому счету, это тотем, знак подразделения, который олицетворял саму сущность подразделения — действовать незаметно. У летучей мышки есть свои локаторы. Они с помощью локаторов вычисляют врага и вредителя. Точный молниеносный удар, без шума, а для окружающих это практически незаметно. Посторонние люди от этого не страдают. Мы никогда не афишировали свою деятельность.

— Можешь вспомнить свой первый бой?

— Это произошло где-то ближе к концу апреля. Мы вышли на пограничную заставу в одном из сел Луганской области. По нашим данным туда зашли порядка 30 спецназовцев, в том числе и иностранные наемники. Поляки. Там даже находился украинский генерал.
Мы им предложили покинуть территорию нашей области. Просто мы не хотели, чтобы в случае войны эти спецназовцы ударили нам в спину. Они отказались. Мы выдвинули ультиматум — опять отказ.
Тогда мы решили зайти на территорию заставы, выдавив ворота. Когда наш трактор начал приближаться к воротам, с заставы по нам был открыт интенсивный огонь. Мы заняли позиции вокруг.
Ночной бой продолжался шесть часов. С применением тяжелого стрелкового вооружения. Работали подствольники и «Мухи». Минометов тогда еще не было. Причем 2 наши «Сайги» остались на охране нашего лагеря. У нас просто была информация, что к нашему лагерь могли подойти диверсанты. И вот шесть человек с автоматами и седьмой — с пулеметом — выдвинулись к погранзаставе. И еще 2 человека из моего отряда пошли просто с голыми руками. У одного был легкий бронежилет.
Я обнаружил, что они пошли вместе с нами, когда мы уже заняли позиции. Я им: «Что делается, а ну бегом отсюда. А они: может, оружие попадется нам». Оружия катастрофически не хватало. Мы в этом бою были с минимальным запасом. Каждый патрон был на счету.
Еще 2 человека примкнули к нам, у них были винтовки с оптически-снайперским прицелом. Вот один из них застрелил полячку-снайпершу. Она засела на чердаке в доме на заставе. Там было небольшое окошко.
Снайпер говорил, что видел в свою оптику накрашенные ногти. Сначала думал, что показалось. Просто стреляли трассирующими патронами, тут и там вспышки. Снайперша серьезно работала по нам. И тут очередная вспышка, и он выстрелил в нее. Потом через несколько дней мы узнали, что в морге больницы станицы Луганская находится неместная женщина с пулевым ранением. Позже мы выяснили, что она полячка.
Заставу мы не взяли, она была очень серьезно укреплена, а у нас не хватало ни сил, ни средств. Но при штурме с нашей стороны никто не погиб. На заставе было порядка 100 человек. К нам присоединились тогда еще порядка 10 человек из станицы Луганской. Предпринимались еще неоднократные штурмы. Тогда двое погибло.

— А потом как воевали?

— Когда стала просачиваться Нацгвардия, ходили в рейды. Тогда мы кошмарили злополучный Макаровский блокпост. Он у укров к концу активных боевых действий считался местом смертников. Когда они там начинали окапываться, мы тогда правдами-неправдами вымутили один миномет. Пришла информация, что укры устанавливают блокпост. Выехали туда. Нас было человек 40. Часть с оружием, часть без. У них было 2 БТРа, четырехствольная установка «Шилка» и техника для строительства и рытья. Они расположились, начали зарываться. У них там был минометный расчет. И вот одна часть наша залегла, заблокировав дорогу, часть залегла в лесополосе в километрах в 1,5-2 от укров. А они ходят посреди поля. Стоит «Шилка», смотрит совершенно в другую сторону. Мы в посадке, приволокли туда миномет, установили в поле за посадкой. И началось. И вот тогда произошло наше боевое дневное крещение.
Тогда я впервые увидел, как в мою сторону стреляют 4 ствола калибром 23 миллиметра и рубят посадку. Это, конечно, жуткое зрелище. Когда он стреляет 1200 выстрелов минуту, тогда падаешь в землю и пытаешься в нее вжаться. Ощущение не из приятных. У нас позиция была хорошая, мы были чуть за пригорком.
Укры сначала не поняли, что к чему. Первые наши мины легли с большим перелетом. Потом с недолетом в метров в 500. Их экскаватор после этого развернулся и тикать с поля. Первый блин всегда комом: из 42 мин только последние 5 легли куда надо. У них 30 двухсотых и порядка 40 тяжелых трехсотых.

— Курьезных случаев не было у тебя в подразделении?

— Был. Вот этот владелец кафе с позывным «Борода». В одном из перерывов боя слышу храп. Поворачиваюсь, а это Борода, каску натянул на лицо и храпит. Это была реакция организма на стрессовую ситуацию. Я его толкаю: «Ты чего? Укров на нас наведешь».

— А бои в основном вы вели ночные?

— Да. У них с самого начала был перевес по технике. У меня ребята из моего отряда поубивали свои личные машины. Мы действовали партизанскими методами.

— Персонажи у тебя какие-то интересные в бригаде были?

— У меня был уникальный человек, который служил в норвежской армии. Он сам родом из Санкт-Петербурга. В Норвегии разорвал контракт пулеметчика. У меня есть группа «Русичи». В ней воюют россияне. Был у меня в отряде и русский из Германии. Один из моих бойцов был байкером из Хабаровска. Он приехал к нам на собственном мотоцикле. Преодолел 10 тысяч километров. Мотоцикл оставил в клубе «Ночные волки», филиал Хирурга в Луганске. Воюют девушки-снайперы. Казахи воюют. И они понимают, что сейчас идет война не за ДНР или ЛНР, идет война между Западным миром и Славянским. Если фашизм укрепится тут, в подбрюшье России, то он проползет и туда, в саму Россию. Тут идет война цивилизаций. Это попытка геноцида и уничтожения русского этноса как такового. И в чем отвратительность всего этого: славяне воюют со славянами.

— С пленными разговаривал часто?

— Первым пленным был земляк, луганчанин. Служил в Нацгвардии. Он пошел полудобровольцем. Он был техником по монтажу антенн сотовой связи. И в один прекрасный день, когда они возвращались с монтирования мачты, его остановили на блокпосту и спросили, почему ты еще не в армии. Вот так его забрили в «Айдар». Но он был слесарь-механик по ремонту техники.

— А кто вообще в «Айдаре» воевал?

— Мое подразделение принимало самое непосредственное участие в уничтожении первого и третьего состава «Айдара». Основная масса в этом батальоне была идейными западенцами. Из Волынской и Львовской областей.

— А что поразило и обратило на себя твое внимание, когда ты разговаривал с украинскими военными, которые попадали к вам в плен?

— В Новосветловке, которую они заняли 15 августа, практиковались пытки мирного населения, убийства. Пьяные айдаровцы расстреливали дома из танков, там творили жуткие вещи. Когда они выходили небольшими рейдовыми группами — БМП и танк — на дорогу, которая ведет от Луганска до Краснодона, то расстреливали гражданские машины просто потехи ради. Видят, едет машина, и начинают пристреливать минометами.
Установлен факт, когда они согнали жителей Новосветловки в церковь, а сами устроили неподалеку свой штаб. Это было сделано с простой целью, чтобы люди были живым щитом. Это делалось, чтобы мы не открывали артиллерийской огонь, потому что мы же не будем открывать огонь по своим. Вот такой живой щит.
В Новосветловке один из моих бойцов попал в плен, где провел полторы недели. Били каждый день. Он 4 дня держался за жизнь. После 4-го дня сказал палачу: «Всё, лучше убей меня». В этом ему отказал рыжий такой айдаровец: «Не, ты тогда легко отделаешься». В общем, ему там поотбивали все.
Устраивали пытки телефоном. Привязывали руки ополченцев к выхлопным отверстиям выхлопной трубы танка или БТРа и газовали. Через несколько минут от рук ничего не оставалось. По зверствам они далеко переплюнули фашистов.
Моего парня спасло то, что он не признался, что был активным участником боевых действий. Он сказал, что занимался просто подвозом продовольствия. А тех, кто под пытками признавался, что участвовал в боях, тех сразу же расстреливали. Сначала отрезали указательные пальцы на руках, а потом расстреливали.

— Зачем они это делали?

— Это в случае, если кому-то из пленных удастся сбежать, он уже не сможет стрелять. Парню-снайперу укропы прилюдно отрубили руки. Один из айдаровцев уперся ногой, оттянул руку, а второй сначала одну руку отрубил, потом достал пистолет, выстрелил в лицо, попало в челюсть, а потом в грудь. Агонизирующее тело упало, а айдаровец прикрикнул на рубильщика: «Чего стоишь, оттягивай руку». И отрубили вторую руку.

— А этих палачей не поймали?

— Большая часть этого состава «Айдара» полегли, когда мы выбили их оттуда. Вонь от их трупов такая стояла…

— Как вы, ополченцы, живете с гражданским населением? Не жалуются они на вас: пенсии и зарплаты не платите, например?

— Были единичные случаи. К этому приводила изуверская тактика украинских войск, когда они копировали американцев. Нечего заходить в город. Город просто блокируется, начинаются массированные обстрелы гражданского населения. Уничтожение населения. А не было бы войны, говорят они, — не было бы ничего.
Но основная масса наших земляков понимает, что война не бывает бескровной. Тем более такая несправедливая. Когда ко мне подходили такие и говорили, что уж лучше под украми, но спокойней, я им отвечал, что если бы под украми, то ваш труп сейчас дотлевал бы или на том столбе, или на той вишне, или абрикосе.